М. Кастельс и концепция информационализма

Исследование Мануэля Кастельса «Информационная эпоха: Экономика, общество и культура» (1996 - 1998 гг., состоит из трех томов «Становление общества сетевых структур», «Могущество идентичности» и «Конец тысячелетия»). Это исследование оказало огромное влияние на современные социальные науки.

В своих работах М. Кастельс не использует понятие «информационное общество», по его мнению, все общества использовали информацию и поэтому были информационными. Термин «Информационная эпоха», по его мнению, имеет большую аналитическую ценность, т.к. позволяет описать некий период перемен, которые постепенно нарастали, начиная с 1970-х годов.

Кастельс вводит новый термин -- «информационализм», который означает «воздействие знания на знание как основной источник производительности». Развитие информационализма, по мнению Кастельса, приводит к появлению сетевого общества и «новой экономики». В первой части своей трилогии Кастельс осуществляет развернутый анализ современных тенденций, приводящих к формированию основ общества, которое он называет «сетевым». Исходя из постулата, что информация по своей природе является таким ресурсом, который легче других проникает через всяческие преграды и границы, он рассматривает информационную эру как эпоху глобализации. При этом сетвые структуры являются одновременно и средством и результатом глобализации общества. «Именно сети, пишет Кастельс, составляют новую социальную морфологию наших обществ, а распространение "сетевой" логики в значительной мере сказывается на ходе и результате процессов, связанных с производством, повседневной жизнью, культурой и властью».

В своем трехтомном труде «Информационная эпоха: Экономика, общество и культура», Кастельс показывает особенности перехода к «информационной эпохе», главной чертой которой становятся сети, связывающие между собой людей, институты и государства. Это вызывает множество последствий, где самое значительное - возможное углубление разрыва между возрастающей глобальной деятельностью и обострившимся социальным разделением.

Кастельс исследует две стороны этого вопроса:

· способы, которыми глобализация усиливает интеграцию людей, экономических и социальных процессов;
· процессы фрагментации и дизинтеграции, которые также связаны с глобализацией.

По Кастельсу начало информационной эпохи восходит к 1970-м годам, к капиталистическому кризису (конец так называемого послевоенного устройства). Кризис ускорил реструктуризацию экономики, и получилось так, что этот процесс совпал с появлением явления, который Кастельс назвал «информационный способ развития».

Кастельс в своей работе дает обзор национальных стратегий и описывает различные страны, как выигравшие, так и проигравшие в глобально интегрированном мире. Новейшее международное разделение труда может быть различным, но общее направление его имеет четыре варианта:

· производители высокой стоимости (основанной на информационном труде);
· производители больших объемов (основанных на невысокой стоимости труда);
· производители сырья (имеющего своей основой природные ресурсы);
· избыточные производители (пользующиеся обесцененным трудом) .

Философия информационной цивилизации Р.Ф. Абдеева

В России одна из теорий возникновения информационного общества была предложена кибернетиком Р.Ф.Абдеевым, представляющим эволюцию информационной структуры человеческой цивилизации в виде сужающейся спирали с переменным шагом, построенной в трехмерном пространстве, в координатах информации и с введением параметров времени и прогресса. Объективными и непосредственными поводами возникновения информационного общества Р.Ф.Абдеев считает быстрое возрастание роли информационных ресурсов и коммуникаций в жизни общества. Это возрастание обусловлено свершившейся революций в сфере информационных технологий, приведшей к разнообразным последствиям: от появления новых профессий и серьезного изменения социальной структуры общества до возникновения новых стилей в городской архитектуре .

Итак, мы рассмотрели некоторые модели информационного общества, предложенные различными исследователями. Как можно заметить, несмотря на то, что с момента их создания уже прошло достаточно лет, ни одно предсказание не сбылось полностью. Скорее всего, и ни одна модель не будет реализована полностью, так сказать, "в чистом виде". Это скорее пути, по которым история могла пойти самостоятельно, без сознательного регулирования извне. Поэтому и воспринимать их надо не как предсказания оракулов, а как некоторые образцы возможного, с которыми можно сравнить нашу современность и сделать определенные выводы.

Если трилогия Тоффлера стала одним из первых по времени признаков структурных изменений сознания западной интеллектуальной элиты, то наиболее зрелым и монументальным результатом этого процесса следует признать трактат Мануэля Кастельса. Между ними – сотни, тысячи статей и книг, сформировавших определенный тезаурус и реализующих сам научный и публицистический дискурс информационного общества. Сегодня, безусловно, М. Кастельс - кумир продвинутой российской публики, и не только в силу его вполне очевидного антиамериканизма последнего времени, и не потому, что он женат на русской женщине Эмме Киселевой-Кастельс. И даже не только потому, что в российском истеблишменте устойчиво циркулируют легенды о его участии в работе группы западных экспертов по России в 1992 году (считается, что эта группа предложил вполне реальные вещи, которые правительством Егора Гайдара были отклонены, что и привело к провалу программы правительства).

Дело, вероятно, в другом. Проблемы информационалистского (именно в такой форме предлагает называть новое общество автор) общества Кастельс довел до высочайшего уровня обобщения и систематизации. При этом он последовательно, глубоко академично, на неимоверно обширном и разнообразном фактическом материале проследил происходящие в новом мире процессы, выступая и как социолог, и как экономист, и как практик-менеджер. Его монография посвящена «всестороннему анализу фундаментальных цивилизационных процессов, вызванных к жизни принципиально новой ролью в современном мире информационных технологий. Выводы автора основываются не только на анализе данных национальных и международных статистических учетов, вторичном анализе экономических и социальных исследований других ученых, но и на его собственных крупномасштабных изысканиях.

«М. Кастельс проводил исследования в США, Японии, Тайване, Южной Корее, Гонконге, Китае, Западной Европе (Англия, Франция), России (особенно в Академгородках Сибири и Подмосковья). В итоге он сформулировал целостную теорию, которая позволяет оценить фундаментальные последствия воздействия революции в информационных технологиях, охватывающих все области человеческой деятельности, на современный мир,»- подчеркивает научный редактор русского перевода Кастельса О.И. Шкаратан. (6)

Начиная с 1996 ежегодно по 98 вышли в свет три тома фундаментального исследования “The Information Age: Economy; Society and Culture” (Информационная эра: экономика, общество, культура). Автора уже поспешили назвать Адамом Смитом и Марксом конца ХХ века. Кастельс ныне профессор социологии на кафедре городских проблем в университете Беркли, штат Калифорния. К сожалению, в русском переводе трактат существует лишь далеко не в полном объеме.(7) Зато на русском языке существует другая книга автора, которая также представляет несомненный интерес (8).

Обыкновенно возражающий против неполных изданий своей трилогии, Кастельс сделал для России исключение. Появилось некое «Избранное» на русском языке, включающее в себя наиболее принципиальные позиции трехтомника (на это издание мы и будем ссылаться с указанием страницы в тексте).

К сожалению, при всей активной работе самого автора в России (чтение лекций, выступление на конференциях, публикация статей и т.д.) все же осмысление серьезности и принципиальности, а, главное, понимание непосредственности и прямого «вмешательства» процессов информационалистской эпохи и законов информационного общества почти не отражается в вырабатываемых сегодня российских практических моделях политиков, бизнесменов, специалистов по связям с общественностью. Может быть, отчасти и поэтому многие из современных примеров отечественных PR –практик воспринимаются как явления неэффективные в силу своей очевидной архаичности.

Чуть ли не единственным исключением оказалась попытка И. Засурского, который в своей работе «Масс-медиа второй республики» (9) совершенно справедливо начал характеристику современной ситуации в российских СМИ именно с краткого пересказа Кастельса. Будучи профессиональным журналистом, Засурский вслед за Кастельсом рисует яркий образ становления информационного капитализма и его последствий для средств массовой информации как специфического института. Это попытка прямого соотношения теории информационалистской эпохи и российской действительности, к сожалению, не нашла широкой поддержки и не вызвала профессиональной дискуссии ни в среде журналистов, ни в среде специалистов по связям с общественностью.. Хотя в собственно академической среде, естественно, проблемам доктрины Кастельса сегодня посвящаются сотни статей и публикаций. (10)

Остановимся лишь на самых общих положениях единой концепции социолога и экономиста, имеющих самое непосредственное значение для философии связей с общественностью в современных условиях.

В основе становления информационного капитализма – новый образ общества. Нерв этой новой общности – принципиально иной способ развития – информационализм. Автор подчеркивает: «В новом, информациональном способе развития источник производительности заключается в технологии генерирования знаний, обработки информации и символической коммуникации. Разумеется, знания и информация являются критически важными элементами во всех способах развития, так как процесс производства всегда основан на некотором уровне знаний и на обработке информации. Однако, специфическим для информационального способа развития является воздействие знания на само знание как главный источник производительности» (С.39).

Два ключевых термина используются Кастельсом как парные (если не сказать – синонимичные) – «информациональный» и «глобальный». Экономика нового типа одновременно и информациональна и глобальна: «… Информациональная – так как производительность и конкурентоспособность факторов в этой экономике (будь то фирма, регион или нация) зависят в первую очередь от их способности генерировать, обрабатывать и эффективно использовать информацию, основанную на знаниях. Глобальная - потому что основные виды экономической деятельности, такие, как производство, потребление и циркуляции товаров и услуг, а также их составляющие (капитал, сырье, управление, информация, технология, рынки) организуются в глобальном масштабе, непосредственно либо с использованием разветвленной сети, связывающей экономических агентов. И наконец, информациональная и глобальная – потому что в новых исторических условиях достижение определенного уровня производительности и осуществление конкуренции возможно лишь внутри глобальной взаимосвязанной сети.» (С.81).

По справедливому замечанию О.И. Шкаратан, в трактате Кастельса прослеживается «новое соотношение между социальными процессами создания и обработки символов (культура общества) и способностью производить и распределять товары и услуги (производительные силы). Впервые в истории человеческая мысль прямо является производительной силой, а не просто определенным элементом производительной системы.» (11).

По Кастельсу, информациональная глобальная экономика чрезвычайно политизирована. При этом старые формы и институт политической жизни (такие как политические партии) становятся отчетливыми анахронизмами. Зависимость общества от новых способов распространения информации дает последним аномальную власть, приводит к ситуации, когда «не мы контролируем их, а они нас». Главной политической ареной теперь становятся средства массовой информации, но они политически безответственны. При этом политические партии исчезают как субъект исторических изменений, теряя свою классовую силу и обретая функции «управляющих социальными противоречиями». (12) Фундаментальными же источниками производительности и власти становятся генерирование, обработка и передача информации.

Новое общество имеет сетевую структуру, точнее сказать – сетевую логику «его базовой структуры». Это общество потому и может быть названо сетевым, что «оно создано сетями производства, власти и опыта, которые образуют пространство культуры виртуальности в глобальных потоках, пересекающих время и пространство… Не все социальные измерения и институты следуют логике сетевого общества, подобно тому как индустриальные общества в течение долгого времени включали многочисленные предындустриальные формы человеческого существования. Но все общества информационной эпохи действительно понизаны – с различной интенсивностью - повсеместной логикой сетевого общества, чья динамичная экспансия постепенно абсорбирует и подчиняет предсуществовавшие социальные формы.» (С.505).

Глобальная экономика и международный финансовый рынок привели к формированию нового миропорядка. Власть в нем принадлежит не элитам национальных государств, а безличным и нематериальным силам, электронным импульсам, в которые превратились современные деньги, большая часть которых давно уже не в золоте и не на бумаге, а на электронных счетах.

Границы и национальности претерпевают коренную ломку и сохранение их в прежнем виде становится невозможным. Неустойчивость (в том числе и всяческих границ) становится структурным принципом времени.

Современные финансовые потоки, - напоминает автор, - не знают границ и национальностей – они стали безличной нервной системой мировой экономики, реакциями которой пытаются манипулировать многочисленные игроки, но предсказать поведение которой не может никто. Финансовые операции происходят в доли секунды. Достаточно минуты для того, чтобы процветающая экономика страны того или иного региона коллапсировала в результате финансового кризиса, если деньгам вздумается уйти с рынка.

Структура новой экономики непохожа на индустриальную. Вместо иерархических корпораций и национальных государств она состоит из огромного количества экономических агентов, организованных по сетевому принципу. При этом в сеть объединены центры управления и исследовательские центры, высокотехнологичные производства и сборочные подразделения.

Одна из самых серьезных перемен происходит в информационном обществе с географией и пространством вообще. Что касается промышленной географии, то она претерпевает решительную ломку. География размещения предприятий определяется их ролью в процессе производства - высокотехнологичные предприятия тяготеют к центрам инновации (т.е. центрам глобальной экономики – глобальные мегаполисы, в которых формируется густой коктейль исследовательской деятельности, корпоративных штаб-квартир и культурной жизни), сборочные цеха – к точкам сбыта продукции. Роль центров управления и инноваций досталась нескольким новым агломерациям (например, Силиконовой долине) и традиционным мегаполисам.

Новая экономика – это, прежде всего, городская экономика, в которой были заново открыты города-государства. Производительные силы востребуются городами, когда это необходимо и где это необходимо.

Мегаполисы служат узлами глобальной экономики, концентрирующими административные, производственные и менеджерские функции на всей планете. Эти мегаполисы связаны с глобальными сетями, а внутри своей страны они исключают из глобальных сетей местные популяции. Эта глобальная включенность и локальная исключительность делает мегаполисы новой пространственной формой.

«Пространство мест» сменяется «пространством потоков». Так как общество строится вокруг потоков капитала, информации, технологий, организационного взаимодействия, изображений, звуков и символов. Пространство потоков, по Кастельсу, состоит как минимум из трех слоев. Первый – цепь электронных импульсов (микроэлектроника, телекоммуникации), которые образуют материальную основу важнейших процессов общества. Ведь технологическая инфраструктура определяет новое пространство почти также, как железные дороги индустриальной экономики. Второй уровень – это узлы и коммуникационные центры, координирующие взаимодействие элементов, интегрированных в сети. Третий слой пространства относится к пространственной организации доминирующих менеджерских элит.(13)Формируется принципиально новая международная элита. Эта международная элита, управляющая новым сетевым обществом, глубоко интегрирована в пространство финансовых и информационных потоков. Современные элиты космополитичны, тогда как люди в большинстве своем живут в закрытых географических пространствах и национальных культурах. Поэтому, чем меньше зависимость элиты от определенной культуры, чем больше ее включенность в пространство потоков информации, тем менее она подконтрольна национальным государствам и вообще каким-либо обществам.

Собственная территория международной элиты – еще одна специфическая черта новой эпохи.

Возникновение новой международной элиты и ее потребности в собственной территории, защищенной от проникновения извне, отражаются, например, в унификации международных отелей, чей дизайн, вплоть до полотенец, должен создавать чувство знакомой среды во всем мире, одновременно абстрагируя эту среду от окружающей действительности. Ложи VIP в аэропортах во всем мире, мобильное персональное подключение к коммуникационным системам в любой точке земного шара, система бизнес-сервиса – все это является частью унифицированного образа жизни новой элиты. Джоггинг, костюм или спортивная одежда, стиль унисекс, лэптоп, осетрина с зеленым салатом символизируют одну международную субкультуру, идентичность которой устанавливается не в отношении какого-либо государства, но по факту принадлежности к элите международного информационного менеджмента.

Исчезновение времени и пространства - норма для элит нового типа.

Для элиты сетевого общества пространства больше не существует, а время превратилось в безвременье культуры реальной виртуальности, в которой прошлое, настоящее и будущее соединились в единой мешанине знаков и артефактов. Новое общество, по Кастельсу, делится на тех, кто преодолел время, и тех, кто выносит жизнь по мере того, как время проходит. Иначе говоря, океан безвременья окружен берегами различных модальностей времен, от фабричного гудка в Китае до рассвета на кофейных плантациях в Южной Америке.

Но искажение пространства и времени, столь очевидное для новых элит, затрагивает и тех, кто к этим элитам не относится и, следовательно, как раз существует в потоке времен другой модальности. Оно носит всеобщий характер и дело только в степени искажения параметров. Происходит и трансформация времени в его традиционном понимании. Исчезает, например, биологическая и социальная ритмичность. Это связано, прежде всего, с возрастающей способностью человечества контролировать воспроизводство и среднюю продолжительность жизни. Но и рабочее время трансформируется. Происходит его сжатие и искривление (14): от работника требуется самому управлять своим временем в гибком режиме. При этом технология сокращает совокупное рабочее время значительной части населения. Все это приводит постепенно к тому, что рабочее время перестает играть доминирующую роль в жизненном цикле человека. Но то же сжатие времени, благодаря технологиям, приводит к моментальному распространению информации по всему земному шару, обеспечивая темпоральную мгновенность любому событию – от природного катаклизма до войны. В свою очередь, это резко отражается на изменении природы СМИ. Смешение времен в СМИ, происходящее внутри одного и того же канала связи по выбору зрителя, создает коллаж. В нем временная развертка превращается в плоский синхронный горизонт. Поэтому вневременность мультимедийного гипертекста становится определяющей чертой культуры.

Принципиально новые требования к работнику породили и новый тип конкуренции на рынке труда, определяемый зачастую без участия национальных правительств. Транснациональные корпорации породили новую интернациональную соревновательность, которая подрывает одно из важнейших достижений позднего индустриального общества – государство всеобщего благосостояния. (Вспомним известное изречение: «американский университет – это когда русский профессор читает лекции китайским студентам», недавно один из авторитетных отечественных ученых с грустью заметил, что и эта модель уже в прошлом, сегодня американский университет – это когда индийский профессор читает лекции китайским студентам). Вторая неизменная составляющая очень важна. Поскольку, согласно Кастельсу, фактически вся рабочая сила делится на тех, кто способен к обучению, и на тех, кто может выполнять только определенные операции. Способность к обучению становится качественным показателем и базовым конкурентным преимуществом работника.

Однако, новые правила игры ставят под вопрос устойчивость и саму судьбу среднего класса как опоры и столпа индустриального общества. А ведь именно с надеждами на его скорое формирование связаны прогнозы многих национальных правительств стран с переходной экономикой.

Основной угрозой для стабильности среднего класса становится новый принцип отбора работников - индивидуализация найма рабочей силы.

По мере того, как происходит индивидуализация условий найма рабочей силы и автоматизация производств, незаменимые высококвалифицированные специалисты (а таких не больше трети) сохраняют или улучшают условия контрактов, тогда как «синие» воротнички и частично «белые» (не говоря уж о разнорабочих) оказываются в невыигрышном положении на рынке труда, на которых их больше не может защитить рабочая солидарность – ее больше не существует.

Глобализация и информационализм не могут не создать кризисных условий и для институтов традиционной государственности.

Конкуренция на рынке капиталов и валют, а также разница между глобальным характером деятельности транснациональных корпораций и локальным налогообложением лишает национальные государства простора для маневра. С другой стороны, национальные государства испытывают давление изнутри – с уровня региональной власти, которой избиратель начинает доверять больше, а национальное правительство вынуждено передать часть суверенитета. Бороться с этой тенденцией можно, как показал опыт последних лет России, лишь очень недолгое время и очень затратными методами.

Однако, это не означает, что национальное правительство вовсе лишено влияния, или в мире доминирует какая-то одна экономическая модель. Напротив, у глобальной экономики есть много моделей, определяющихся культурной спецификой стран. В Сингапуре важнейшие экономические агенты – мультинациональные корпорации, в Южное Корее – олигополистические компании, в Гонконге – малый бизнес, в Италии – семейный капитал и так далее.

Одна из ключевых глав книги называется «Культура реальной виртуальности: интеграция электронных средств коммуникации, конец массовой аудитории и возникновение интерактивных сетей» (С.314-354).

Кастельс считает, что в области коммуникации галактика Гутенберга уступила место галактике Маклюэна. «От «галактики» Гутенберга к «галактике Маклюэна»: - таков основной путь современных медиа, порождающий типологически иную культуру средств массовой информации.(С.316) Коммуникационная система, создающая реальную виртуальность, - подчеркивает М. Кастельс,- это особая система: « Это- система, в которой сама реальность (т.е. материальное/символическое существование людей) полностью схвачена, полностью погружена в виртуальные образы, в выдуманный мир, мир, в котором внешние отображения находятся не просто на экране, через который передается опыт, но сами становятся опытом. Все сообщения всех видов заключены в средстве, ибо средство стало настолько всеобъемлющим, настолько разнообразным, настолько послушным, что абсорбирует в одном и том же мультимедиатексте целостность человеческого опыта, как в той уникальной точке вселенной, что Хорхе Луис Борхес назвал «Алеф».» (С. 351-352).

В качестве примера автор приводит историю периода президентской кампании 1992 года, когда тогдашний вице-президент Дэн Квэйл решил выступить защитником традиционных семейных ценностей и публично осудил героиню популярной «мыльной оперы» Мерфи Браун, которая, согласно сценарию, решила завести внебрачного ребенка. Мерфи Браун отплатила ему сразу же, появившись в следующем эпизоде смотрящей речь вице-президента и резко осуждающей его нетерпимость и устаревшие взгляды на мораль, а также отказываясь признавать его право на вмешательство в собственную жизнь. В результате дуэли виртуального и реального персонажей, реальный проиграл: рейтинг сериала резко вырос, а рейтинг политика упал, что в итоге снизило и рейтинг проигравшего на выборах Буша.

После событий в Косово практически каждый журналист-международник и эксперт обратили внимание на странные, буквально «цитатные» сближения виртуального мира сфабрикованной на телеэкране войны в фильме «Хвост виляет собакой» (в российском прокате – «Плутовство») и реальной предысторией и историей войны на Балканах. Затем такие перекрещивания мира виртуального и реального просто перестали быть новостью, и поэтому никого особенно не поразило привлечение к разработкам планов военной кампании в Ираке Голливуда….

Поэтому невозможно не согласиться с Кастельсом: сегодня возникла культура нового типа - культура реальной виртуальности. В ней в едином цифровом пространстве оказались заключены все формы культурного наследия, наше настоящее и наше будущее. «Реальной» эту виртуальность делает то, что синкретичный язык электронных коммуникаций, по Кастельсу, является языком нашего подсознания, оперирует «аллегориями наших снов». А потому наши впечатления от медиа становятся нашим опытом, и население всего земного шара проводит время в созерцании быта техасских миллионеров, одинаково знакомых людям во всем мире: во Франции, Зимбабве или России.

В галактике Маклюэна массовые коммуникации, в особенности телевидение, стали новой ареной политических сражений. (И вновь блестящее подтверждение – многочисленные примеры последнего времени, прежде всего, т.н. кризис СМИ при подсчете голосов на выборе президента США 2000 года, введение цензуры на изображение боевых действий в Ираке среди американских СМИ…).

Кризис партий стал и кризисом демократий. В условиях, когда судьба основных государственных постов по-прежнему решается на выборах, успех тех или иных сил, по Кастельсу, зависит от того, насколько эффективно им удастся организовать шоу в средствах массовой информации и насколько яркая персона станет центром медиа-кампании. В современной политике никто уже не разбирается в том, что конкретно предлагает партия или движение: гораздо важнее успех на поприще имиджмейкерства и компроматов, - полагает Кастельс. Это, пожалуй, наиболее спорное положение автора, с которым полемизирует большое число приверженцев традиционной партийной демократии. Тем более, оно звучит вызывающе в условиях России только пытающейся строить устойчивую партийную систему.

Новые электронные коммуникации оказываются чрезвычайно удобным и эффективным средством и для религиозной пропаганды. Но, как отмечает сам Кастельс, вынужденное соседство проповедников с порнографией и конкурентами символизирует по сути окончательную секуляризацию общества и виртуализацию религии.

Итак, СМИ становятся основными игроками на поле политики. Но, как это ни парадоксально - совершенно безответственные и несвободные игроки.

Даже если сознание людей во многом определяется СМК, это не означает, что сами средства массовой коммуникации обладают реальной властью: фактически они только служат распространению существующих культурных кодов по готовым формулам, хорошо известным медиа-технологам. Власть в информационном обществе принадлежит тем, кто способен создавать новые культурные коды, которые общество использует для определения реальности, выработки и принятия решения. Эта виртуальная власть реальна, потому что по мере ее конденсации она может трансформироваться в способность отдельных индивидуумов или малочисленных групп навязывать свою волю обществу вне зависимости от консенсуса.

Новая эпоха принесла и новые типы неравенства. Причем неравенство это парадоксальным образом не противоречит сетевому принципу организации новой общности.

Нужно подчеркнуть, что Кастельс говорит не просто о новом времени и пространстве. А о новом социальном времени и социальном пространстве. Новая экономика принесла с собой и новую организацию социального пространства и времени. Поскольку, по Кастельсу, пространство сетевого общества не географично, а определяется уровнем интеграции в глобальные или локальные сети и местом в производственной цепочке, отсюда следует закономерный вывод. Огромные территории, «отсоединенные» от глобальной экономики, теряют для нее какую-либо значимость. Из «черных дыр» информационной экономики – Северной Африки, американских городских гетто, судя по статистике, приводимой автором, невозможно вырваться, невозможно даже сбежать. Единственной возможной формой интеграции оказывается участие в глобальной криминальной экономике. Ее структура также стала сетевой, и под ее влиянием находится сегодня не одно национальное государство.

Роль традиционных институтов индустриального общества естественным образом также претерпевает существенные изменения.

Иногда над этими традиционными институтами нависает угроза полного разрушения. Так, например, участие женщин в новой экономике, феминистское и либертарианское движения, легализация разводов и абортов – все в сумме приводит к тому, что в развитых обществах традиционная семья (первый и единственный брак, муж работает, женщина занимается детьми) становится, скорее, не правилом, а исключением.

В новом обществе у человека, не интегрированного в пространство глобальных потоков, фактически нет возможности реализовать рациональный жизненный проект. То, что для одних становится свободой, на других ложится непереносимым бременем хаоса, абсолютной неопределенности. Стабильность оказывается фикцией и разбивается за считанные часы неожиданными финансовыми кризисами, вызванными событиями на другом конце земли.

Но что же тогда движет этот «дивный новый мир», каков его основной конфликт?

Основной конфликт этого мира – это формирование человеком и сообществами своей идентичности перед лицом нового миропорядка. Человек не является пассивным животным, заложником той или иной системы общественного устройства. На новые условия люди и общины реагируют через поиск новой идентичности. Вторая часть книги Кастельса так и называется «Власть самосознания» – “The Power of Identity”.

Проекты идентичности могут быть не просто различны, а прямо разнонаправлены; они могут разрабатываться и осуществляться как для защиты существующего положения вещей, так и для противостояния грядущим изменениям. К последним очевидно следует отнести один из самых масштабных современных проектов под названием «антиглобализм». Важно подчеркнуть, что дело не в успешности проекта, а в самом факте его существования. Принадлежность к нему (тому или иному) только и может дать человеку идентичность. Но то же самое относится и к таким институтам, как национальные правительства.

В предисловии к русскому изданию, названному «Время переходов» М. Кастельс пишет:

«В конце этого тысячелетия Россия осуществляет несколько фундаментальных переходов. От авторитарного, коммунистического государства к государству демократическому. От командной экономики к рыночной, хотя с непредвиденной добавкой экономики бартерной. От экономической автаркии к частичному включению в глобальную экономику. От федеративного государства, основанного на «демократическом централизме», к децентрализованному федерализму с возрастающей автономией регионов. От идеологического контроля идей и коммуникаций к сочетанию свободы слова и информационных олигополий. От мировой сверхдержавы к ослабленной, но гордой нации, которая должна восстанавливать свою силу внутри себя. И от Индустриальной эпохи к Информационному веку. Этот последний переход есть фактически переход решающий, переход, в который вовлечены все страны. Проблема состоит в том, что ни одно государство не может выбирать свой темп и свою последовательность этих процессов перехода. Россия не может сначала закончить свой политический и экономический переход, а затем приступить к переходу в Информационный век. Она должна осуществлять их в одно и то же время, или другие мировые силы сделают это за Россию, не советуясь с русским народом.» (С.21).

М. Кастельс резко отметает роль пророка и предсказателя: «Я не знаю, куда идет мир. Я не могу сказать вам, что делать, у меня нет никаких предписаний. Но я могу сказать, что происходит, и дать вам информацию, подкрепляющую мой анализ, так что вы сможете оценить его точность. А тогда вам самим придется выносить свой вердикт и решать, что делать с вашей страной, вашей жизнью и нашим миром.»(С.22). (15).

Естественно, работами Тоффлера, Кастельса, Маклюэна, Дебора, Хабермаса далеко не исчерпывается арсенал концепций тех ученых, кто под разными углами зрения пытается всматриваться в надвигающуюся новую реальность и описать ее контуры. Но, так или иначе, как бы не характеризовалось каждым из них новое мироустройство, общим является признание небывалого роста роли коммуникаций, создания весьма специфических коммуникаций, волны информации, а следовательно потенциальный рост востребованности специалистов по работе с информацией, специалистов в области коммуникационных процессов.

Во всех этих работах есть и еще одна общая черта – четкое понимание символической природы информационно-коммуникационных процессов. Отношения к ней может быть самое разное – от протеста до принятия и приветствия – но ее присутствие очевидно и четкое понимание ее природы становится необходимым условием полноправного участия в бесконечном процессе знаково-символического обмена информационалистской эпохи.

Литература:

1. Дебор Ги. Общество спектакля //www.arctogaia.com.

2. Подробнее см.: Землянова Л.М. Зарубежная коммуникативистика в преддверии информационного общества. Толковый словарь терминов и концепций. М.: МГУ, 1999. С.114-115.

3. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб, «Наука», 2000; Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. СПБ: Наука, 2001.

4. Землянова Л.М. Указ. Соч. С.69.

5. Тоффлер Э. Третья волна. Москва, АСТ, 1999. Далее цитаты и ссылки на это издание с указанием страницы в тексте.

6. Шкаратан И.О. Мануэль Кастельс – мыслитель и исследователь. Предисловие научного редактора русского издания. М., ГУ-ВШЭ, 2000.С.12.

7. Кастельс М. Информационная эпоха. М., ВШЭ-ГУ, 2000.

8. Кастельс М.., Химанен П. Информационное общество и государство благосостояния: Финская модель. И.: Логос, 2002.

9. Засурский И. Масс-медиа второй республики. М.,МГУ, 1999.

10. Сошлемся только в качестве примера на интереснейшую подборку материалов, посвященных этой проблеме, в издающемся Высшей школой экономики журнале «Мир России». Социология, экология. Том ХП, 1- 2003 Здесь размещены следующие материалы: обзор, подготовленный А.Г. Глинчиковой «Россия в информационном обществе», статья О.Н. Вершинской и Т.В. Ершова «Информационное общество в России как проблема социально-политического выбора и общественной инициативы»; статья А.Г. Глинчиковой «Кризис индустриальной распределительной модели и перспективы развития информационного общества в России».

11. Шкаратан И.О. Указ. Соч. С.17..

13. Там же.

14. Этот момент оказался наиболее важным в выстраивании современного отношения к человеку-оператору. Данной теме посвящена интереснейшая монография В.А. Бодрова «Информационный стресс: Учебное пособие для вузов».-И.:ПЕР СЭ, 2000. Книга построена на материалах экспериментально-теоретического изучения информационного стресса человека-оператора, как одного из видов профессионального стресса психологической природы. Не меньший интерес для специалиста по связям с общественностью представляет другое издание. Книга норвежского исследователя Т.Х. Эриксена «Тирания момента. Время в эпоху информации» . М.: «Весь мир», 2003. Автор отмечает в предисловии: «За последние 20 лет появилось много времясберегающих технологий: от продвинутых органайзеров до электронной и голосовой почты, мобильных телефонов и программ обработки текста, но вряд ли у большинства из нас когда-либо было меньше свободного времени, чем сейчас. Похоже, что мы скоро станем рабами технологий, которые должны были сделать нас свободнее. Информационная революция привела к тому, что очень многие, включая читателя этих строк, получили доступ к информации в таком объеме, что им позавидовали бы страждущие знаний прошлые поколения. Вместе с тем широкое распространение знаний не привело к лучшей информированности населения, а напротив, еще сильнее запутало его.

Налицо все признаки того, что в эпоху информации практически невозможно того, что в эпоху информации практически невозможно додумать до конца ни одной мысли. Глубокие размышления постоянно прерываются новыми фрагментарными сведениями, в результате которых мысль дробится, прерывается и вытесняется все, что осталось в наследство от прошлого, что может показаться слишком объемным или тяжеловесным» (С.5)

Работа профессора социальной антропологии Университета Осло и главного редактора норвежского журнала по общественным наукам «Самтиден» может стать вполне реальным пособием как раз для специалиста по связям с общественностью, поскольку рассматриваемые проблемы представлены под углом социальной коммуникации.

15. С другой точки зрения к неизбежности проблемы цивилизационного выбора России в стремительно меняющемся мире подходит, например, академик Н.Н.Моисеев в книге «Судьба цивилизации. Путь разума», вышедшей в 2000 в серии «Язык. Семиотика. Культура», издаваемой издательством «Языки русской культуры». Интересно, что с иных, нежели Кастельс позиций, используя совершенно иные методы наблюдения, Н.Н. Моисеев, тем не менее, обращается к осмыслению тех же «болевых точек» и «зон улучшения», которые избирает для анализа автор «Информационной эпохи».

Доклад

«Теория информационного общества М.Кастельса»

Выполнила

Сидорова Анастасия

Курс, 8 группа, СО

Информационное общество

Информационное общество - концепция постиндустриального общества; историческая фаза развития цивилизации, в которой главными продуктами производства являются информация и знания. Отличительными чертами информационного общества считаются:

Увеличение роли информации и знаний в жизни общества;

Возрастание доли информационных коммуникаций

Создание глобального информационного пространства, обеспечивающего эффективное информационное взаимодействие людей, их доступ к мировым информационным ресурсам и удовлетворение их потребностей в информационных продуктах и услугах.

Этот термин возник во второй половине 60-х гг., когда человечество впервые осознало наличие "информационного взрыва". Количество информации, циркулирующее в обществе, стало стремительно возрастать. Потом был найден закон увеличения информации в обществе. Оказалось, что этот закон представляет собой экспоненциальную функцию, что и позволило говорить об "информационном взрыве". Появилась уверенность в том, что справиться с такой лавиной информации человек не сможет. Для этого нужны специальные средства обработки информации, ее хранения и использования.

Грядущую эру в истории человечества стали называть не только информационным обществом, но и обществом знаний, постиндустриальным обществом, инфосферой. А. Тоффлер ввел в научный оборот теорию трех революций, согласно которой человечество пережило уже аграрную и индустриальную революции и стоит на пороге информационной революции.

Само название "информационное общество" впервые появилось в Японии. Специалисты, предложившие этот термин, разъяснили, что он характеризует общество, в котором в изобилии циркулирует высокая по качеству информация, а также есть все необходимые средства для ее хранения, распределения и использования. Информация легко и быстро распространяется по требованиям заинтересованных людей и организаций и выдается им в привычной для них форме. Стоимость пользования информационными услугами настолько невысока, что они доступны каждому.

Мануэль Кастельс

Родился в 1942 году. Испанский социолог. Считается одним из крупнейших социологов современности, специализирующимся в области теории информационного общества. Учился в Париже у Алена Турена. В начале научной карьеры изучал проблемы урбанистки. Преподавал социологию в Высшей школе социальных наук (Париж, Франция). С 1979 года - профессор Калифорнийского университета в Беркли. В качестве приглашенного профессора читал лекции в крупнейших университетах мира. Профессиональные и личные обстоятельства тесно связывают М. Кастельса с Россией: с 1984 года он неоднократно бывал в СССР, а затем в России. Весной 1992 г. руководил группой экспертов, приглашенных Правительством Российской Федерации. Даже жена М. Кастельса – из России, и этим также отчасти объясняется его интерес и вовлеченность в российские проблемы. Как теоретик М. Кастельс начинал с использования марксистского подхода к вопросам. Постепенно предметом научного интереса М. Кастельса становились глобальные процессы, происходящие в современном мире под влиянием взрывного развития всех видов информационных технологий. Результатом этого интереса и стала книга «Информационная эпоха: экономика, общество и культура» Написанная им в 1996-1998 годах. Эта монография считается его главной работой. Она переведена на 12 языков. Не все соглашаются с точкой зрения Кастельса относительно современности, но даже "критики аплодируют его кругозору". На сегодняшний день - это единственная, не имеющая аналогов, масштабная попытка описания и структурирования нашей цивилизации.

Переход общества в информациональную эпоху

М. Кастельс наблюдает и анализирует процесс перехода человеческого общества в информациональную эпоху. Этот переход основан на революции в информационных технологиях , которая в 1970-х годах заложила основу для новой технологической системы, получившей распространение по всему миру. Произошли изменения в материальных технологиях, социальных и экономических структурах: относительно жесткие и вертикально-ориентированные институты замещаются гибкими и горизонтально-ориентированными сетями, через которые осуществляется власть и обмен ресурсами. Для М. Кастельса формирование международных деловых и культурных сетей и развитие информационной технологии – явления неразрывно связанные и взаимозависимые. Все сферы жизни, начиная с геополитики крупных национальных государств и заканчивая повседневностью обычных людей, меняются, оказываясь помещенными в информационное пространство и глобальные сети.

Революция в информационной технологии является «отправным пунктом в анализе сложностей становления новой экономики, общества и культуры». М. Кастельс подчеркивает, что «технология есть общество, и общество не может быть понято или описано без его технологических инструментов». Однако М. Кастельс не принимает точку зрения ортодоксального марксизма, и говорит о том, что технология вовсе не детерминирует историческую эволюцию и социальные изменения. По М. Кастельсу, технология является ресурсным потенциалом развития общества. Общество при этом в значительной степени свободно в принятии решений о пути своего движения. Для подтверждения своей позиции, касающейся роли технологии в социальных изменениях, автор обращается к истории развития компьютерной отрасли в США. Согласно Кастельсу, изобретение персонального компьютера и последующая массовизация пользователей не были жестко предопределены технологическими законами: концентрация контроля за развитием компьютерной технологии в руках крупных корпораций (IBM) и правительства. При таком пути развития общества постепенно нарастают тоталитарные тенденции всеобщего надзора, расширяются властные возможности правительства, вооруженного компьютерными технологиями, и общество всё в большей степени начинает двигаться к модели. На рубеже 50-60-х опасность монополизации технологии была вполне реальной, однако внешние причины (возникшие социальные движения, расцвет контркультуры, глубокие либеральные и демократические традиции) постепенно свели ее к минимуму.

Наряду с производством и опытом, третьим важным фактором влияющим на организацию человеческой деятельности, является. В становящемся обществе фактор производства, под которым подразумевается развитие компьютерных технологий, оказывает доминирующее влияние как на отношения власти, так и на культуру.

По мнению М. Кастельса, информация и обмен информацией сопровождали развитие цивилизации на протяжении всей истории человечества и имели большую значимость во всех обществах. В то же время зарождающееся «информациональное общество» строится таким образом, что «обработка и передача информации стали фундаментальными источниками производительности и власти». Одной из ключевых черт информационального общества является сетевая логика его базовой структуры. К тому же информациональное общество развивается на фоне ускоряющихся и противоречивых процессов глобализации , процессов, затрагивающих все точки земного шара, вовлекая или исключая из общего социального, символического и экономического обмена.

Информационные технологии

Используя обширный теоретический, статистический, эмпирический материал, основываясь на собственном опыте и наблюдениях, апеллируя к мнению ученых, признанных экспертов в своих областях, М. Кастельс предлагает «некоторые элементы исследовательской кросскультурной теории экономики и общества в информационную эпоху, конкретно говорящей о возникновении социальной структуры».

Информационные технологии определяют картину настоящего и в еще большей мере будут определять картину будущего. В связи с этим М. Кастельс придает особое значение исследованию того, как развивались эти технологии в послевоенный период. В информационные технологии М. Кастельс включает «совокупность технологий в микроэлектронике, создании вычислительной техники (машин и программного обеспечения), телекоммуникации/вещании и оптико-электронной промышленности». Таким образом, ядро трансформаций, которые переживает современный мир, связано с технологиями обработки информации и коммуникацией. М. Кастельс предлагает социологическое описание и понимание основных моментов истории становления подобного рода технологий, уделяя много внимания роли Силиконовой долины в развитии компьютерной индустрии.

М. Кастельс очерчивает границы информационно-технологической парадигмы, имеющей несколько главных черт. Во-первых, информация в рамках предлагаемой парадигмы является сырьем технологии и, следовательно, в первую очередь технология воздействует на информацию, но никак не наоборот . Во-вторых, эффекты новых технологий охватывают все виды человеческой деятельности. В-третьих, информационная технология инициирует сетевую логику изменений социальной системы. В-четвертых, информационно-технологическая парадигма основана на гибкости, когда способность к реконфигурации становится «решающей чертой в обществе». В-пятых, важной характеристикой информационно-технологической парадигмы становится конвергенция конкретных технологий в высокоинтегрированной системе, когда, например, микроэлектроника, телекоммуникации, оптическая электроника и компьютеры интегрированы в информационные системы. Взятые все вместе характеристики информационно-технологической парадигмы являются фундаментом информационального общества.

Глобализация экономики

Для М. Кастельса глобализация связана, прежде всего, с глобализацией экономики. Понятие «глобальная экономика » в трактовке М. Кастельса означает, что «основные виды экономической деятельности (производство, потребление и циркуляция товаров и услуг), а также их составляющие (капитал, труд, сырье, управление, информация, технология, рынки) организуются в глобальном масштабе, непосредственно либо с использованием разветвленной сети, связывающей экономических агентов ». Глобальная экономика – это экономика, способная работать как единая система в режиме реального времени в масштабе всей планеты. М. Кастельс исследует причины возникновения, перспективы и ограничения развития глобальной экономики. В своем исследовании процесса глобализации теоретик обращается к социоэкономическому анализу места различных регионов в глобальном экономическом и информационном пространстве. Согласно М. Кастельсу процесс глобализации не столь однозначен: некоторые регионы (например, Тихоокеанский) активно вовлекаются в глобальный экономический обмен, и одновременно другие крупные регионы (Африка) исключаются из глобальной системы.

Деловое предприятие, включенное в сетевые обмены, становится основным фактором информациональной экономики. М. Кастельс подробно исследует трансформации организационной структуры капиталистического предприятия. М. Кастельс полагает, что в 1970-е годы начались качественные изменения в организации производства и рынков в глобальной экономике. Эти изменения происходили под воздействием как минимум трех факторов. Конечно, первым фактором социолог считает достижения информационной технологии, вторым – необходимость деловых организаций реагировать на всё более неопределенную быстроменяющуюся внешнюю среду, наконец, в качестве третьего фактора выступает пересмотр трудовых отношений, предусматривающий экономию трудовых затрат и введение автоматизированных рабочих мест. М. Кастельс рассматривает изменения в производстве и управлении предприятием, направленные на создание гибкой организационной структуры, способной участвовать в сетевых межфирменных обменах. В связи с этим для М. Кастельса показательным является обзор организационной структуры бизнеса в Юго-Восточной Азии. Корпоративные конгломераты Японии («kabushiki mochiai»), Южной Кореи («чеболы»), Китая (jiazuqiye) служат примером эффективной работы межфирменных деловых сетей. М. Кастельс делает вывод о том, что традиционный подход к организации как автономному агенту рыночной экономики должен быть заменен «концепцией возникновения международных сетей фирм и субъединиц фирм как базовой организационной формы информационально-глобальной экономики». М. Кастельс выделяет сети поставщиков, сети производителей, потребительские сети, коалиции по стандартам (инициируются теми, кто устанавливает глобальные стандарты на товары и информацию), сети технологической кооперации (способствуют совместным разработкам в области НИОКР).

М. Кастельс отмечает, что изменения в организационной структуре деловых предприятий не ограничиваются трансформацией ресурсных потоков и межорганизационными обменами: эти изменения влияют на характеристики индивидуального рабочего места, а следовательно, касаются большинства трудоспособного населения. Используя обширный статистический и историографический материал, М. Кастельс приходит к нескольким обобщениям, которые относятся к трансформации занятости на пороге информационального общества. Он полагает, что «не существует систематического структурного соотношения между распространением информационных технологий и эволюцией уровня занятости в целом по экономики». Также традиционная форма работы (полный рабочий день, четко определенные должностные обязанности) медленно, но верно размывается. Таким образом, происходит индивидуализация труда в трудовом процессе.

Ключевые слова

ВНЕВРЕМЕННОЕ ВРЕМЯ / ИНФОРМАЦИОНАЛЬНАЯ СРЕДА / ИННОВАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО / КУЛЬТУРНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ / НОВАЯ ЭКОНОМИКА / НОВОЕ СОЦИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО / САМОПРОГРАММИРУЮЩАЯСЯ РАБОЧАЯ СИЛА / СЕТЬ / ФИНСКАЯ МОДЕЛЬ / "ЦИФРОВОЙ РАЗРЫВ" / TIMELESS TIME / INFORMATIONAL ENVIRONMENT / INNOVATIVE SOCIETY / CULTURAL IDENTITY / NEW ECONOMY / A NEW SOCIAL SPACE / SELF-PROGRAMMING WORKFORCE NETWORK / THE FINNISH MODEL / DIGITAL DIVIDE

Аннотация научной статьи по экономике и бизнесу, автор научной работы - Скибицкий Марк Михайлович

Статья посвящена анализу трудов крупнейшего исследователя информационной эпохи и новой экономики М. Кастельса. Рассматриваются положения ученого о сущности информационального общества, в котором генерирование, обработка и передача информации становятся источниками производительности и власти; о сетевом характере постиндустриального общества и о функционировании эффективной сетевой формы экономической организации. Несомненным крупным теоретическим достижением М. Кастельса автор считает принципиальную важность различения глобальной и мировой экономики, учение о формировании нового социального пространства , новой темпоральности, об определяющей роли инновационной среды в системе технологических инновационных комплексов. В статье большое внимание уделено анализу М. Кастельса системы и движущих сил новой, электронной экономики, роли Интернета, ключевой роли «самопрограммирующейся рабочей силы », а также возникновения острейшего социального противоречия между «Интернет имущими» и «Интернет неимущими» и «цифрового разрыва», ведущего к маргинализации немалой части мирового населения. Автор считает, что для концептуального понимания многообразия моделей современного социокультурного развития (особенно для разработки модели развития России) большое значение имеет рассмотрение содержания труда М. Кастельса и П. Химанена, посвященного финской модели информационного общества, фундаментальными компонентами которой являются сочетание активной роли государства и дерегулирования, включение в это общество всего населения, культурная идентичность и сильные национальные чувства.

THE AGE OF INFORMATION AND THE NEW ECONOMY IN THE WORKS OF MANUEL CASTELLS

This article analyzes the works of the largest researcher of the information age and the new economy , M. Kastels. Considered are the scientist’s theses about the nature of informational society in which the generation, processing and transmission of information are sources of productivity and power; about the network nature of the post-industrial society and on the functioning of an effective network formof economic organization. The author considers the following fundamental importance of distinguishing between the global and world economy, the formation theory of a new social space , a new temporality, the determining role of the innovation environment in the system of technological innovation systems to be a doubtless major theoretical achievement of M. Kastels. In the article a lot of attention is devotedto the analysis by M. Kastels of system and the driving forces of the new, digital economy, the role of the Internet, the key role of “self-programming workforce”, as well as an acute social conflict between the “the Internet haves” and “the Internet have-nots” and the Digital Divide , leading to the marginalization of a large part of the world’s population. The author believes that the conceptual understanding of the diversity of models of contemporary social and cultural development (especially for the working out of the Russian development model) has a great importance to the consideration of the contents of the paper by M. Kastels and P. Himanen, dedicated to the Finnish model of the information society, the fundamental components of which are a combination of the active role of the state and deregulation, inclusion of all people into that society, a strong cultural identity and national feelings.

Текст научной работы на тему «»

УДК 004: 316

Информационная эпоха и новая экономика в трудах Мануэля Кастельса

СКИБИЦКИЙ МАРК МИХАЙЛОВИЧ,

д-р философских наук, профессор кафедры «Философия» Финансового университета при Правительстве Российской Федерации E-mail: [email protected]

Аннотация. Статья посвящена анализу трудов крупнейшего исследователя информационной эпохи и новой экономики М. Кастельса. Рассматриваются положения ученого о сущности информациональ-ного общества, в котором генерирование, обработка и передача информации становятся источниками производительности и власти; о сетевом характере постиндустриального общества и о функционировании эффективной сетевой формы экономической организации. Несомненным крупным теоретическим достижением М. Кастельса автор считает принципиальную важность различения глобальной и мировой экономики, учение о формировании нового социального пространства, новой темпоральности, об определяющей роли инновационной среды в системе технологических инновационных комплексов. В статье большое внимание уделено анализу М. Кастельса системы и движущих сил новой, электронной экономики, роли Интернета, ключевой роли «самопрограммирующейся рабочей силы», а также возникновения острейшего социального противоречия между «Интернет имущими» и «Интернет неимущими» и «цифрового разрыва», ведущего к маргинализации немалой части мирового населения. Автор считает, что для концептуального понимания многообразия моделей современного социокультурного развития (особенно для разработки модели развития России) большое значение имеет рассмотрение содержания труда М. Кастельса и П. Химанена, посвященного финской модели информационного общества, фундаментальными компонентами которой являются сочетание активной роли государства и дерегулирования, включение в это общество всего населения, культурная идентичность и сильные национальные чувства.

Ключевые слова: вневременное время, информациональная среда, инновационное общество, культурная идентичность, новая экономика, новое социальное пространство, самопрограммирующаяся рабочая сила, Сеть, финская модель, «цифровой разрыв».

The age of information and the new economy in the works of Manuel Castells

SKIBITSKIY MARK MIKHAILOVICH,

Doctor of Philosophical sciences, Professor of Philosophy Department of the Financial University under the Government of the Russian Federation E-mail: [email protected]

Abstract. This article analyzes the works of the largest researcher of the information age and the new economy, M. Kastels. Considered are the scientist"s theses about the nature of informational society in which the generation, processing and transmission of information are sources of productivity and power; about the network nature of the post-industrial society and on the functioning of an effective network form

of economic organization. The author considers the following - fundamental importance of distinguishing between the global and world economy, the formation theory of a new social space, a new temporality, the determining role of the innovation environment in the system of technological innovation systems - to be a doubtless major theoretical achievement of M. Kastels. In the article a lot of attention is devoted to the analysis by M. Kastels of system and the driving forces of the new, digital economy, the role of the Internet, the key role of "self-programming workforce", as well as an acute social conflict between the "the Internet haves" and "the Internet have-nots" and the Digital Divide, leading to the marginalization of a large part of the world"s population. The author believes that the conceptual understanding of the diversity of models of contemporary social and cultural development (especially for the working out of the Russian development model) has a great importance to the consideration of the contents of the paper by M. Kastels and P. Himanen, dedicated to the Finnish model of the information society, the fundamental components of which are a combination of the active role of the state and deregulation, inclusion of all people into that society, a strong cultural identity and national feelings.

Keywords: timeless time, the informational environment, innovative society, cultural identity, a new economy, a new social space, self-programming workforce network, the Finnish model, the Digital Divide.

Мануэль Кастельс - выдающийся ученый ХХ столетия, крупнейший исследователь информационной эпохи и сетевого общества. В его мощном методологическом арсенале сочетаются философские, социологические и экономические подходы. Кастельс родился в Испании в 1942 г., участвовал в антифранкистском движении, а в возрасте двадцати лет эмигрировал во Францию, где учился у знаменитого социолога Алена Турена.

12 лет Кастельс преподавал социологию в Высшей школе социальных наук в Париже, является профессором Калифорнийского университета (Беркли). Ученый был приглашен для чтения лекций в университеты Женевы, Сингапура и многих других. Его перу принадлежат более 20 монографий, изданных во многих странах Европы, Америки и Азии.

Кастельс неоднократно бывал в нашей стране. В апреле 1992 г. он возглавлял Комиссию советников российского правительства по социальным проблемам переходного периода. В подготовленном конфиденциальном докладе говорилось: «Рыночная экономика не работает вне институционального контекста. Ключевая задача продвижения реформ в России сегодня - построить институциональный контекст, дабы создать условия, необходимые для рыночной экономики... Рынок не является заменой государства, он есть его дополнение, без государства рынок не может работать» . Однако российские горе-либералы не

вняли советам известных западных ученых и ввергли россиян в пучину страданий и бедствий 90-х годов.

В начале творческого пути Кастельс изучал проблемы урбанизации, для анализа которых использовались элементы марксистской методологии. Со временем в центре внимания ученого стал процесс информатизации, качественного изменения всех видов социальной деятельности, межличностного общения, образа жизни человека на основе использования информации с помощью информационных технологий. Нелинейно развивающийся процесс информатизации обусловил в 60-70-е гг. ХХ столетия развертывание информационной революции, формирование информационного общества.

Выход в свет трехтомного труда Кастельса «Информационная эпоха: экономика, общество и культура» (1996-2000 гг.), поражающего своей масштабностью, глубиной теоретико-методологических подходов, творческим осмыслением многочисленных источников, явилось крупным событием в изучении тенденций эволюции современного общества. Российское издание содержит часть этого знаменитого труда. В книге имеется посвящение: «Эмме Киселе-вой-Кастельс, без чьей любви, сотрудничества и поддержки эта книга не существовала бы».

Теория Кастельса отличается существенной новизной от имеющихся концепций информационного общества (Д. Белла, Э. Тоффлера,

А. Турена и др.). По его мнению, функционирование информации присуще человеческому обществу на всем протяжении истории цивилизации. Что же касается постиндустриального общества, то в нем генерирование, обработка и передача информации стали фундаментальными источниками производительности и власти.

Поэтому Кастельс называет постиндустриальное общество «информациональным» и считает его Сетевым: в нем господствующие функции и процессы реализуются по принципу сетей. Понятие «сетевое общество» («общество сетевых структур») ученый ввел в научный оборот в 1996 г. На основе распространения электронных коммуникаций на всю жизнедеятельность социума возникает глобальная электронная коммуникационная система - Сеть (ин-фомагистраль, Всемирная паутина) - система особых открытых структур, ячеек и узлов, способных на основе коммуникаций к неограниченному расширению в рамках данной сети путем использования аналогичного коммуникативного кода. Сеть обладает гибкостью, адап-тированностью, эволюционной сущностью. Она моделирует главное свойство мозга - способность к самообучению.

Социальные структуры, имеющие сетевую основу, очень динамичны, открыты для инноваций и не могут потерять сбалансированность. Сетевые структуры имеют не вертикальные иерархические взаимосвязи, а горизонтальные, с меньшим уровнем управления.

Сеть, осуществляя децентрализацию организованных структур за счет автономных филиалов (узлов) и электронных рынков, позволяет провести эффективный максимальный охват экономического пространства. В индустриальном обществе расширение экономической сферы затруднено из-за закрытости структур. Однако важно отметить, что сетевые структуры уступают иерархически организованным структурам в способности в короткое время централизованно концентрировать ресурсы. Можно сделать важный вывод о формировании в информациональном обществе новой онтологической реальности: символическая и семантическая среды приобретают первенствующее значение по сравнению с физической,

становятся новой онтологической реальностью. В информациональном обществе господствует сетевая форма экономической организации, сердцевиной новых форм экономической активности является сетевое предприятие.

Фундаментальное концептуальное значение имеет положение Кастельса о различии глобальной и мировой экономики. Глобальная экономика - это особый исторический феномен, результат развития всемирно-исторических процессов информатизации и глобализации. Фундаментальная составляющая современной социоэкономической картины мира - процесс глобализации - подчиняет себе экономическую деятельность в планетарном масштабе. Формируется глобальная экономика как новый субъект истории, основополагающий фактор, доминирующая структура мироустройства в начале III тысячелетия. Сущность глобальной экономики состоит в том, что она функционирует в режиме реального времени, как единая система в масштабе всей планеты. Три глобальных города - Лондон, Нью-Йорк и Токио двадцать четыре часа в стуки пропускают через себя огромные потоки разнокачественных данных. Та экономическая система, которая не функционирует в рамках глобальной экономики, обречена на деградацию.

Значительный теоретический интерес представляет развиваемая Кастельсом концепция социального пространства и времени в инфор-мациональном обществе. Сетевое общество основано на пространстве потоков и на вневременном времени. Местности лишаются в значительной степени своего географического, исторического, экономического и культурного значения, они реинтегрируются в функциональные сети. Пространство мест заменяется пространством потоков, которые являются выражением доминирующих в жизни общества процессов. Информациональное общество строится вокруг потоков капитала, технологий, информации, изображений, символов, звуков. Нью-Йорк, Токио и Лондон - это не места, а потоки, процессы.

Кастельс выдвигает гипотезу: для сетевого общества характерно уничтожение биологической и социальной ритмичности, связанной с потоками жизненного цикла . Это

новая концепция темпоральности: вневременное время.

В новой коммуникационной системе время стирается. Прошлое, настоящее и будущее могут быть запрограммированы таким образом, что они будут взаимодействовать друг с другом в одном и том же сообщении. Линейное, необратимое, измеримое, предсказуемое время дробится на куски, происходит релятивизация времени в соответствии с социальными контекстами. Имеет место размывание жизненного цикла, что ведет к социальной аритмии: принцип жизненной последовательности из биологического становится социобиологическим, опирается на гибкую реальность.

Кастельс подчеркивает особое значение использования времени как фундаментального актива капитала. В сетевом обществе гибкая система управления опирается на гибкую темпо-ральность. Сокращение времени производства, обмена представляет собой сердцевину новых организационных форм экономической активности сетевого предприятия. Капитал сжимает время, вбирает его в себя, живет за счет переваривания секунд, годов .

Кастельс отмечает, что ключевым моментом для структуры всей системы сетевого общества является размещение технологических инновационных комплексов, в которых особая роль принадлежит инновационной среде. Эта среда представляет собой фундаментальный источник инноваций и создания добавленной стоимости в процессе промышленного производства в сетевом обществе. Ученый дает следующее определение инновационной среде: «совокупность отношений производства и менеджмента, основанная на социальной организации, которая разделяет в целом культуру труда и инструментальные цели, направленные на генерирование новых знаний, новых процессов и новых продуктов» . Инновационная среда обладает уникальной способностью создавать синергетический эффект, так что добавленная стоимость получается не из кумулятивного эффекта присутствующих в среде элементов, а из их взаимодействия.

Исследование информационального общества Кастельс продолжил в фундаментальном труде «Галактика Интернет: Размышления об

Интернете, бизнесе и обществе». Рассматривая происхождение Всемирной паутины, ученый пишет, что она обязана своим происхождением не миру бизнеса. Это были чересчур дорогостоящий проект и чересчур рискованная инициатива, чтобы ими «могли заинтересоваться структуры, нацеленные на сиюминутное получение прибыли» . Интернет формировался при участии государства, создавался академической наукой, научно-исследователь -скими подразделениями, на профессорских «командных высотах» и в аспирантских «окопах». Так создавались определенные ценности, обычаи и знания, которые и проникали в культуру хакеров. Известно, что коммуникация составляет сущность человеческой деятельности. Поэтому «галактика Интернет» как новая всепроникающая коммуникационная среда преобразовывает все сферы жизни общества. Основополагающая особенность этой «галактики» - ее открытость с точки зрения технической архитектуры, социальной и институциональной организации.

Альфа и омега, жизненный нерв исследования Кастельса - это специфика функционирования субъекта деятельности в информа-циональном обществе. По мнению ученого, в построении Сети главную роль сыграла культура хакеров, эта питательная среда «для выдающихся технических инноваций благодаря ее принципам сотрудничества и свободной коммуникации» . Ведь хакерам присуща страсть к программированию, к полной творческой самореализации, творческое отношение к труду.

Значительное внимание в исследовании уделено электронному бизнесу и новой экономике. Приложение Интернета к сфере бизнеса, возникновение электронного бизнеса способствовало формированию новой, электронной экономики, основанной на знании, информации и нематериальных активах. Решающую роль в этой экономике играют инновации и новаторство, которые обусловлены возможностью генерации знаний на основе свободного доступа к информации. Кастельс подчеркивает, что для электронной экономики нужны работники особого типа, способные совладать с «морем информации, организующих ее,

концентрирующих ее и преобразующих ее в специальные знания в соответствии с целями и задачами рабочего процесса» . Ученый вводит понятие «самопрограммирующаяся рабочая сила»: работники новой экономики должны обладать уникальной способностью перепрограммировать себя в отношении знаний, мышления, мастерства в соответствии с меняющейся деловой средой. Эта высокообразованная самопрограммирующаяся рабочая сила имеет ключевое значение для новой экономики, поскольку она способна использовать новые знания для повышения производительности труда . На современном конкурентном рынке труда спрос на самопрограммирующуюся рабочую силу возрастает. Для создания рабочей силы такого типа требуется специфическое образование, ориентированное на формирование нестандартного мышления, инновационно-внедренческого подхода, способности постоянно расширять и преобразовывать накопленный объем знаний и информации.

Целый девятый раздел исследования Кастельс посвятил проблеме «цифрового разрыва» в глобальной перспективе. Ученый пишет, что на «протяжении 1990-х годов, отмеченных бурной революцией в области информационных технологий, возникновением экономики нового типа и распространением Интернета, мир стал свидетелем значительного углубления имущественного неравенства, поляризации, бедности и социальной сегрегации...» . К этому добавилось новое тяжелейшее социальное противоречие между «Интернет имущими» и «Интернет неимущими». Оно получило наименование «цифрового разрыва», неравенства в доступе к Интернету. Люди, которые не располагают материальными средствами и культурными предпосылками для деятельности в цифровом мире, не имеющие возможности получать новейшие знания, станут маргиналами, находящимися на обочине общества. Они не будут нужны обществу ни как работники, ни как граждане. «Цифровой разрыв» не будет сокращаться, ибо когда массы получат доступ к Интернету, «элиты уже окажутся в более высоких сферах киберпространства» . Кастельс пишет, что для новой модели развития необходимо преодолеть планетарный «цифровой

разрыв» одним прыжком с помощью экономики, способной самообучаться и генерировать знания, основанной на Интернете, который получит поддержку от легитимных и эффективных политических институтов.

Но возможен ли такой один прыжок?

Очень большое значение для концептуального понимания многообразия моделей современного социокультурного развития имеет подготовленный М. Кастельсом совместно с П. Химаненом труд «Информационное общество и государство благосостояния: Финская модель». Почему же небольшая страна привлекла внимание аналитика такого масштаба, как Кастельс? На протяжении большей части своей истории Финляндия была бедным аграрным государством, зависимым от своих лесных ресурсов. И вот, приблизительно за 50 лет был осуществлен беспримерный социально-экономический прорыв: переход к индустриализму, а затем превращение в богатое и справедливое информационное общество - одно из наиболее развитых в технологическом отношении и резко контрастирующее в социальном и институциональном отношениях с моделями Силиконовой долины и Сингапура.

Кастельс и Химанен обстоятельно исследуют факторы, создавшие «финское чудо». В общих чертах итоги этого фундаментального исследования таковы. Сущность финской модели, ее специфика состоит в симбиозе государства благосостояния и информационного общества. Именно этот симбиоз обусловил исключительное динамичное инновационно-технологическое развитие экономики, формирование новой экономики и высокую степень благосостояния граждан. Финское информационное государство благосостояния включает в себя: «бесплатное, высококачественное государственное образование, начиная с детского сада и заканчивая университетским образованием (при одном из самых высоких в мире показателей приема в высшие учебные заведения), всеобщее медицинское страхование (предоставляемое в качестве обусловленного гражданством права) и систему щедрых социальных выплат со всеобщим страхованием по старости и на случай потери работы» . Здравоохранение и образование - вот два

краеугольных камня, которые прочно лежат в основе финской модели.

Авторы дают развернутый ответ на вопрос, откуда государство получает средства на осуществление столь обширной и справедливой социальной программы. Это достигается за счет значительных налоговых поступлений, которые обеспечивает финская новая информационная экономика, ориентированная на производство информационных технологий. Самым динамичным и конкурентоспособным экспортным сектором стал информационно-технологический кластер, достигший огромных успехов в развитии технологий мобильных телекоммуникаций. В книге делается вывод, что финансовой базой финского государства благосостояния является инновационная новая экономика, позитивная трансформация которой продолжалась и в «период рецессии потому, что государство благосостояния сделало этот процесс социально приемлемым» .

Авторы обращают внимание и на такой примечательный факт. Глобальный демонтаж государства благосостояния на Западе обусловливает ликвидацию старого социального контракта между трудом, капиталом и государством и уменьшение коллективной защиты рабочих, а также формирование в обществе представления о несовместимости информационной экономики и профсоюзного движения. Но финская модель не подтверждает глобальный характер этого тренда: коллективная защита труда профсоюзами и эффективная новая экономика совмещаются за счет внедрения гибких схем работы. Именно финское государство, осуществившее «почти полный охват населения социальными благами независимо от ситуации с занятостью, облегчило трудящимся адаптацию к новой гибкости информационной экономики» . Высокообразованные, имеющие хорошее здоровье и получающие достойное социальное обеспечение граждане Финляндии способны эффективно трудиться в сфере глобальной, новой экономики.

В Финляндии создана эффективная модель инновационной системы: государство, корпоративный бизнес, университеты и хакеры. Активная государственная инновационная политика, разрабатываемая правительственным

Советом по научной и технологической политике, направлена на значительные вложения в НИОКР и высококачественное университетское образование, которое составляет интеллектуальную основу финской инновационной системы. Высокое качество университетов сделало возможным расцвет хакерской культуры, ставшей важным источником развития инновационной системы.

Авторы отмечают, что финское государство осуществляет стратегическое планирование как дополнение к рыночным механизмам, а не как замещение их. Сочетание дерегулирования и эффективной роли государства в обеспечении и развитии государственной инфраструктуры (телекоммуникационные сети, сети энергоснабжения транспорта, жилья) не только предотвратило ее ухудшение, но и способствовало ее развитию. Это весьма существенно отличает ситуацию в Финляндии от ситуации в Калифорнии, где поспешно проведенное дерегулирование энергоснабжения вызвало кризис и поставило «под угрозу экономическое процветание региона» . Авторы обращают внимание на тенденцию к формированию сетей из элементов финской инновационной системы, объединяющих все ее компоненты. Это объединение можно оценить как фундаментальный движущий фактор .

Государство в Финляндии, не ставя экономику под бюрократический контроль, раньше чем в большинстве стран Европы провело меры, способствующие дерегулированию и глобализации деятельности телекоммуникационного сектора экономики. Государство выступило и как венчурный капиталист, и как создатель квалифицированной рабочей силы.

Государство в Финляндии создает стабильный процесс формирования новой экономики, обеспечивает человеческую основу производительности труда, поддерживает во время кризисов для граждан базовый уровень жизни . В Финляндии основополагающими компонентами модели информационного общества выступают культурная идентичность и сильные национальные чувства. В стране сформировалось общество граждан-рабочих, испытывающих доверие к правительству и гордость за успех страны как передового информационного

Информационная эпоха и новая экономика в трудах Мануэля Кастельса

общества . Одно из главных наших открытий, пишут авторы, выражается в том, что пример Финляндии показывает: информационное общество не вступает в конфликт с государством благосостояния .

Финское государство благосостояния обеспечивает безопасность граждан в период кризисов, оно не противоположно глобализации, а, наоборот, ее наилучшее дополнение, ибо процесс глобализации без безопасности для страны и ее граждан равносилен развалу экономики и социальной нестабильности . Это новый проект выживания, сохранения финского

народа, а он очень интересуется своим будущим. Исследовательские институты и министерства разрабатывают сценарии будущего. Парламент требует от правительства регулярно -го предоставления докладов о будущем страны. Парламент Финляндии является единственным в мире, где имеется особый Комитет по будущему .

SL КНИЖНАЯ ПОЛКА

тенденции в развитии информационно-аналитического обеспечения и контрольных

процессов в современной

Новые тенденции в развитии информационно-аналитического обеспечения и контрольных процессов в современной экономике: сборник научных статей по результатам Международной конференции «Декабрьские чтения им. С. Б. Барнгольц» / под ред. проф. В. И. Бариленко. Научное электронное издание на диске. - М.: Финансовый университет, 2015. - 267 с

Сборник научных статей представляет собой обобщение результатов научных исследований студентов магистратуры и аспирантов Финуниверсите-та, а также некоторых итогов их работы над диссертациями на соискание степени магистра экономики, ученой степени кандидата экономических наук по образовательным программам направления «Экономика». В статьях сборника рассматриваются дискуссионные подходы к организации информационно-аналитического и контрольного обеспечения устойчивого развития экономических субъектов в условиях вызовов внешней экономической среды. Материалы сборника рассчитаны на практических работников коммерческих и государственных организаций, а также специалистов и студентов, занимающихся вопросами экономического анализа и аудита. Публикуется в авторской редакции.

Литература

1. КастельсМ. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., ГУ ВШЭ, 2000.

2. КастельсМ. Галактика Интернет: Размышления об Интернете, бизнесе и обществе. Екатеринбург: У - Фактория (при участии изд-ва Гуманитарного ун-та), 2004.

3. Химанен П., КастельсМ. Информационное общество и государство благосостояния: Финская модель. М., 2002.

1. Kastel"s M. Informatsionnaya epokha: ekonomika, obshchestvo i kul"tura. . M., GU VShE, 2000.

2. Kastel"s M. Galaktika Internet: Razmyshleniya ob Internete, biznese i obshchestve. . Ekaterinburg: U - Faktoriya (pri uchastii izd-va Gumanitarnogo un-ta), 2004.

3. Khimanen P., Kastel"s M. Informatsionnoe obshchestvo i gosudarstvo blagosostoyaniya: Finskaya model". . M., 2002.

Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура

Технология, общество и исторические изменения

Поскольку революция в информационной технологии охватывает всю область человеческой деятельности, именно она будет моим отправным пунктом в анализе сложностей становления новой экономики, общества и культуры. Этот методологический выбор не подразумевает, что новые социальные формы и процессы возникают как следствия технологических изменений. Конечно, технология не предопределяет развитие общества1. Но и общество не предписывает курс технологических изменений, ибо в процесс научных открытий, технологической инновации и ее социальных применений вмешиваются многие факторы, включая индивидуальную изобретательность и предпринимательский дух, так что конечный результат зависит от сложной структуры их взаимодействий2. В действительности, дилемма технологического детерминизма представляет собой, вероятно, ложную проблему3, поскольку технология есть общество, и общество не может быть понято или описано без его технологических инструментов4. Так, когда в 1970- х годах преимущественно в Соединенных Штатах начала складываться организованная вокруг информационной технологии новая технологическая парадигма, именно специфический сегмент американского общества во взаимодействии с глобальной экономикой и мировой геополитикой материализовал новый способ производства, коммуникации, управления и жизни. Тот факт, что эта парадигма сложилась именно в Соединенных Штатах, в Калифорнии и в 1970- х годах, вероятно, имел значительные последствия для форм и эволюции новых информационных технологий. Например, несмотря на решающую роль военного финансирования и рынков в стимулировании развития электронной индустрии на ранних этапах, в период 1940-1960- х годов, технологический расцвет, который наступил в начале 1970- х, мог быть в какой- то мере соотнесен с культурой свободы, индивидуальной инновации и предпринимательства, выросших из культуры американских кампусов 1960- х годов. И не столько в терминах политики, ибо Силиконовая долина была и остается прочным бастионом консервативного электората (тогда как большинство новаторов интересовала разве что метаполитика), сколько в отношении к социальным ценностям - разрыву с традиционными шаблонами поведения, как в обществе в целом, так и в ми ре бизнеса. Упор на персонализированные технические устройства, на интерактивность, на сети, неустанный поиск новых технологических прорывов, даже когда он, казалось бы,

не имел особого смысла для бизнеса, совершенно не согласовывался с осторожной традицией мира корпораций. Революция в информационной технологии не вполне осознанно распространяла через материальную культуру наших обществ освободительный дух, который расцвел в движениях 1960- х годов5. Однако, как только информационные технологии распространились и были усвоены различными странами, культурами, организациями со множественными смешанными целями, они продемонстрировали взрывное развитие во всех видах прикладного использования, питавших по обратной связи технологическую инновацию, ускоряя темпы, расширяя зону технологических изменений и диверсифицируя их источники6. Иллюстрация поможет нам понять важность непреднамеренных социальных последствий технологии7. Как известно, Интернет произошел из смелой схемы, родившейся в воображении технологических бойцов Advanced Research Project Agency Министерства обороны США (легендарного DARPA), стремившихся помешать советскому захвату или разрушению американской системы коммуникаций в случае ядерной войны. В некоторой степени это был вариант маоистской тактики рассеивания партизанских сил по обширному пространству, чтобы противодействовать вражеской мощи за счет маневренности и знакомства с территорией. Результатом стала сетевая архитектура, которая, по замыслу ее создателей, не могла контролироваться из некоего центра и состояла из тысяч автономных компьютерных сетей, имевших бесчисленные пути связи, обходящие электронные препятствия. В конце концов, ARPANET - сеть, созданная Министерством обороны США, стала основой глобальной горизонтальной коммуникационной сети из тысяч компьютерных сетей (для компьютерно грамотной элиты, состоящей из примерно 20 млн. пользователей в середине 1990- х годов, но растущей по экспоненте). Сеть использовалась индивидами и группами во всем мире, причем в самых разнообразных целях, весьма далеких от тревог угасшей "холодной войны". В самом деле, именно через Интернет субкоманданте Маркое, лидер сапатистов Чиапаса, обращался ко всему миру и средствам массовой информации из глубины леса Ласандон после бегства в феврале 1995 г.

Однако, хотя общество и не задает курс технологических изменений, оно может, используя мощь государства, задушить развитие технологии. Или, напротив, также путем государственного вмешательства оно может начать ускоренный процесс технологической модернизации, способной за несколько лет изменить экономику, повысить военную мощь и социальное благополучие. В самом деле, способность или неспособность общества управлять технологией, особенно стратегическими технологиями, в большой степени формирует судьбу обществ. Мы можем сказать, что хотя

технология perse не детерминирует историческую эволюцию и социальные изменения, технология (или ее отсутствие) воплощает способность обществ трансформировать себя и определяет направления, на которых общество (всегда через конфликтный процесс) решает применить свой технологический потенциал8. Так, около 1400 г., когда европейский Ренессанс сеял интеллектуальные семена технологических перемен, которые стали господствовать в мире три столетия спустя, Китай, согласно Мокиру, был самой развитой технологической цивилизацией мира9. Ключевые изобретения разрабатывались в Китае на столетия, даже на полтора тысячелетия раньше, как в случае с доменными печами, позволившими Китаю освоить металлургию к 200 г. до Рождества Христова. В 1086 г. Су Сунг изобрел водяные часы, по точности превосходящие европейские механические часы того времени. В VI в. стали использовать железный плуг, а двумя столетиями позже его приспособили к обработке заливных рисовых плантаций. В текстильном деле прялка появилась в Китае одновременно с ее появлением на Западе - к XIII в., но развивалась намного быстрее, поскольку в стране имелась давняя традиция использования совершенного ткацкого оборудования - ткацкие станки для шелка применялись еще в эпоху Хань. Освоение энергии воды шло параллельно с Европой: в VIII в. был освоен гидравлический молот, к 1280 г. получили широкое распространение вертикальные водяные мельницы. Морскую навигацию китайцы усовершенствовали раньше, чем европейцы: около 960 г. они изобрели компас; к XIV в. кит айские джонки были самыми совершенными кораблями мира, выдерживавшими дальние океанские плавания. В военной технике китайцы, не считая изобретения пороха, развили химическую промышленность, способную производить мощные взрывчатые вещества, арбалет и требушет * применялись китайскими армиями на столетия раньше, чем в Европе. В медицине такие техники, как иглоукалывание, давали исключительные результаты, которые только недавно стали общепризнанными. Также бесспорно, что первая революция в обработке информации была китайской: бумага и книгопечатание - китайские изобретения. Производство бумаги было освоено в Китае на 1000 лет раньше, чем на Западе, а книгопечатание началось, вероятно, в конце VII в. Как пишет Джонс, "Китай в четырнадцатом столетии на волос не дошел до индустриализации"10. Она не произошла, и это изменило историю мира. Когда в 1842 г. опиумные войны привели к британскому колониальному грабежу, Китай сообразил (увы, слишком поздно), что изоляция не может уберечь Срединное Царство от скверных последствий технологической отсталости. Понадобилось еще более 100 лет, чтобы Китай начал оправляться от такого катастрофического отклонения от своей исторической траектории.

Объяснения такого ошеломительного исторического курса многочисленны и противоречивы. В этом прологе не место входить во всю сложность дебатов. Но опираясь на исследования и анализ таких историков, как Нидхем11, Цзян12, Джонс13 и Мокир14, возможно предложить интерпретацию, которая в общих чертах поможет понять взаимодействие между обществом, историей и технологией. В самом деле, большинство гипотез, касающихся культурных различий (даже лишенных скрытых расистских обертонов), не позволяет объяснить, как указывает Мокир, не только разницу между Китаем и Европой, но даже между Китаем 1300 г. и Китаем 1800 г. Почему культура и империя, которые тысячи лет были технологическим лидером мира, внезапно впали в технологический застой как раз в тот момент, когда Европа вступила в век великих открытий, а затем в индустриальную революцию?

Нидхем предполагал, что китайская культура в большей мере, чем западная, была склонна к гармоничным отношениям между человеком и природой, отношениям, которым могли угрожать быстрые технологические перемены. Более того, он не принимает западные критерии, используемые для измерения технологического развития. Однако акцентирование в культуре целостного подхода к развитию не препятствовало технологическим инновациям в течение тысячелетий и не остановило экологическую деградацию, проявившуюся в результате ирригационных работ в Южном Китае, когда сохранение природы было подчинено сельскохозяйственному производству, чтобы прокормить растущее население. Вэньюань Цзян

в своей убедительной книге, возражает против чрезмерного энтузиазма Нидхема по поводу побед традиционной китайской технологии, несмотря на то, что он разделяет общее восхищение монументальным "трудом жизни" Нидхема. Цзян видит более тесную аналитическую связь между развитием китайской науки и характеристиками китайской цивилизации, в которой доминирующей движущей силой являлось государство. Мокир также считает государство важнейшим фактором технологической отсталости Китая

в Новое время. В этой связи можно предложить объяснение, включающее три этапа: технологическая инновация столетиями находилась в основном в руках государства; после 1400 г. китайское государство при династиях Мин и Цин потеряло интерес к технологической инновации; а культурные и социальные элиты, отчасти из преданности служению государству, сосредоточились на искусствах, гуманитарных знаниях и повышении собственного статуса

в имперской бюрократической иерархии. Таким образом, решающим фактором выступает роль государства и меняющаяся ориентация государственной политики. Почему государство, которое было величайшим инженером- гидростроителем в истории и уже в эпоху Хань организовало систему расширения сельскохозяйственного

производства, ориентированную на повышение производительности, стало внезапно препятствовать технологической инновации, вплоть до запрещения географических исследований и отказа от строительства больших кораблей в 1430 г.? Очевидный ответ заключается в том, что это было не одно и то же государство, не только из- за смены династий, но и потому, что бюрократический класс занял более прочные позиции в административной структуре благодаря более длительному, чем обычно, периоду неоспоримого господства.

По мнению Мокира, определяющим фактором технологического консерватизма был страх правителей перед потенциально разрушительным воздействием технологических изменений на социальную стабильность. В Китае, как и в других обществах, распространению технологии препятствовали многочисленные силы, особенно в городских гильдиях. Бюрократы, довольные сложившимся статус- кво, боялись возникновения социальных конфликтов. Они могли слиться с другими источниками латентной оппозиции в обществе, находившемся несколько столетий под их контролем. Даже два просвещенных манч- журских деспота XVIII в. - Кан- си и Цян- лун сосредоточили свои усилия скорее на умиротворении и порядке, чем на содействии инновациям. Контакты же с иностранцами, не считая контролируемой торговли и приобретения оружия, осуждались в лучшем случае как ненужные, а в худшем - как опасные, поскольку неопределенны были результаты, к которым они могли привести. Бюрократическое государство без внешнеполитической инициативы и с внутренним дестимулированием технологической модернизации избрало путь осторожного нейтралитета, фактически прервав ту технологическую траекторию, которой Китай в течение столетий, если не тысячелетий, следовал именно под государственным руководством. Обсуждение факторов, скрытых за динамикой китайского государства при династиях Мин и Цин, находится за рамками этой книги. Для наших исследовательских целей важны два урока из этого фундаментального опыта прерванного технологического развития: с одной стороны, государство может быть и было в истории, в Китае и других местах, ведущей силой технологической инновации; с другой стороны, именно по этой причине в тех случаях, когда государство теряет интерес к технологическому развитию или становится неспособным осуществлять его при новых условиях, этатистская модель инновации ведет к стагнации из- за блокирования спонтанной инновационной энергии общества, направленной на создание и применение технологий. Тот факт, что китайское государство смогло столетия спустя заново построить развитую технологическую базу в ядерной технологии, ракетостроении, запуске спутников и электронике, вновь демонстрирует бессодержательность преимущественно культурной интерпретации технологического развития и отсталости: одна и та же культура может породить весьма

различные технологические траектории в зависимости от структуры отношений между государством и обществом. Однако такая исключительная зависимость от государства имеет цену, и вплоть до середины XX в. Китай оплачивал ее отсталостью, голодом, эпидемиями, колониальной зависимостью и гражданской войной. На эту тему рассказана довольно схожая, но уже современная история. Это история о неспособности советского этатизма управлять информационно- технологической революцией, что привело к свертыванию его производственных мощностей и подрыву военной мощи. Однако мы не должны торопиться с идеологическим выводом о том, что всякое государственное вмешательство препятствует технологическому развитию, не должны безоговорочно преклоняться перед неограниченным индивидуальным предпринимательством. Противоположным примером служит Япония, противостоящая в этом отношении как китайскому историческому опыту, так и советской неспособности адаптироваться к инициированной американцами революции в информационной технологии.

На протяжении своей истории Япония впадала в периоды исторической изоляции даже глубже, чем Китай, как это было в период между 1636 и 1853 гг. при сёгунате Токугава (установленном в 1603 г.). Для западного полушария эти годы были критическим периодом в формировании индустриальной системы. Если на рубеже XVII в. японские купцы торговали по всей Восточной и Юго- Восточной Азии, используя суда водоизмещением до 700 т, то в 1635 г. строительство кораблей водоизмещением более 50 т было запрещено, а все японские порты, кроме Нагасаки, закрыты для иностранцев, и торговые отношения ограничены Китаем, Кореей и Голландией16. Правда, в течение этих двух столетий технологическая изоляция не была тотальной, внутренние инновационные процессы давали возможность Японии вводить постепенные изменения быстрее, чем в Китае17. Однако, поскольку японский технологический уровень был ниже китайского, в середине девятнадцатого столетия куробуне ("черные корабли") коммодора Перри смогли навязать торговые и дипломатические отношения стране, существенно отставшей от западной технологии. Тем не менее уже в 1868 г. Исин Мейдзи (реставрация Мэйдзи) создала политические условия для решительной модернизации, возглавляемой государством18. В области передовой технологии Япония скачками и рывками добилась прогресса в очень короткий промежуток времени19. В качестве иллюстрации и ввиду ее нынешнего стратегического значения позволим себе кратко описать исключительно бурное развитие электротехники и связи в Японии в последней четверти XIX в.20 Первый самостоятельный факультет электротехники в мире был создан в 1873 г. в только что основанном Императорском техническом колледже в Токио под руководством декана Генри Дайера,

шотландского инженера- механика. Между 1887 и 1892 гг. британский профессор Уильям Айртон, ведущий ученый в области электротехники, был приглашен преподавать в колледже, помогая новому поколению японских инженеров овладевать знаниями, так что к концу столетия во всех своих технических подразделениях Телеграфного бюро иностранцев сменили японцы. Технология с Запада переходила в Японию разными способами. В 1873 г. машинный цех Телеграфного бюро направил японского часовщика Танака Сейдзуке на Международную выставку машин в Вене, чтобы получить информацию о машинах. Около десяти лет спустя все машины для Телеграфного бюро производились уже в Японии. Опираясь на эту технологию, Танака Дайкичи основал в 1882 г. электротехническую фабрику Shibaura Works, которая после приобретения ее Mitsui стала со временем компанией Toshiba. Инженеров посылали и в Европу, и в Америку. Western Electric, создавшей в 1899 г. совместное предприятие с японскими промышленниками, было разрешено производить и продавать продукцию в Японии; новую компанию назвали NEC. На такой технологической базе Япония еще до 1914 г. на полной скорости вошла в век электричества и связи. В 1914 г. общее производство электроэнергии достигло 1555 000 кВт ч; 3000 телефонных контор передавали 1 млрд. сообщений в год. Символичен тот факт, что в 1857 г. подарком коммодора Перри сегуну была американская телеграфная линия - вещь до тех пор в Японии невиданная. Первая телеграфная линия была проложена в 1869 г., а десять лет спустя Япония была связана со всем миром через трансконтинентальную информационную сеть, проложенную через Сибирь компа нией Great Northern Telegraph Co. Эта сеть совместно управлялась западными и японскими инженерами и передавала сообщения на английском и японском языках.

История того, как в последней четверти XX в. под стратегическим руководством государства Япония стала мировым лидером в информационно- технологических областях, теперь общеизвестна, и мы будем исходить из этого в дальнейшем21. С точки зрения идей, представленных в этой книге, важно, что это случилось одновременно с тем, как индустриальной и научной сверхдержаве - Советскому Союзу - этот фундаментальный технологический переход не удался. Как показывают приведенные выше факты, японское технологическое развитие с 1960- х годов происходило не в вакууме, но коренилось в насчитывающей десятилетия традиции инженерного превосходства. Однако для целей нашего анализа важно подчеркнуть драматическую разницу результатов государственного вмешательства (или его отсутствия) в случае Китая и Советского Союза по сравнению с Японией периода реставрации Мэйдзи и периода после второй мировой войны. Характеристики японского государства, лежащие в

основе процесса модернизации и развития, хорошо известны, как в годы реставрации Мэйдзи22, так и в современном "государстве развития". Их рассмотрение увело бы нас далеко от сути этих предварительных размышлений. Для понимания отношений между технологией и обществом важно помнить, что роль государства, тормозящего, ускоряющего или возглавляющего технологическую инновацию, является решающим фактором всего процесса развития, фактором, организующим и выражающим суть социальных и культурных сил, доминирующих в данном пространстве и времени. Технология в большой степени отражает способность общества продвигаться к технологическому господству, используя силу общественных институтов, включая государство. Исторический процесс, через который происходит такое развитие производительных сил, накладывается на характеристики технологии и их вплетенность в социальные отношения.

Современная технологическая революция ничем не отличается от приведенных выше примеров. Она не случайно родилась и распространилась в период глобальной реструктуризации капитализма, и сама являлась важным инструментом этой реструктуризации. Таким образом, новое общество, рождающееся в процессе подобной трансформации, является и капиталистическим, и информационным, образуя в разных странах множество специфических вариаций в соответствии с особенностями национальной истории, культуры, институтов и специфических отношений с глобальным капитализмом и информационной технологией.

Информационализм, индустриализм, капитализм, этатизм: способы развития и способы производства

Начиная с 1980- х годов и поныне информационно- технологическая революция была инструментом, позволившим воплощать в жизнь фундаментальный процесс реструктуризации капиталистической системы. В своем развитии и проявлениях технологическая революция сама формировалась логикой и интересами развитого капитализма, будучи тем не менее несводимой к выражению таких интересов. Альтернативная система социальной организации - этатизм - также пыталась перестроить средства достижения своих структурных целей, сохраняя в то же время сущность этих целей. В этом состоит значение горбачевской реструктуризации (перестройки - по- русски). Однако советский этатизм потерпел в этой попытке неудачу, вплоть до коллапса всей системы. В большой степени это случилось из- за неспособности этатизма усвоить и использовать принципы информационализма, воплощенные в новых информационных технологиях, как будет далее показано в этой книге на основе эмпирического анализа. Китайский

этатизм, кажется, сумел сдвинуться к руководимому государством капитализму и к интеграции в глобальные экономические сети, фактически становясь ближе к модели "государства развития" восточно- азиатского капитализма, чем к "социализму с китайскими чертами", согласно официальной идеологии. Тем не менее весьма вероятно, что в процессе структурной трансформации в Китае в ближайшие годы могут произойти крупные политические конфликты и институциональные изменения. Коллапс этатизма (за редкими исключениями, вроде Вьетнама, Северной Кореи и Кубы, которые, однако, тоже находятся в процессе формирования системы связей с глобальным капитализмом) выявил тесную связь между новой, глобальной капиталистической системой, сформированной в итоге своей относительно успешной перестройки*,и возникновением информационализма, как новой материальной и технологической базы экономического развития и социальной организации. Однако эти процессы (капиталистической реструктуризации и подъема информационализма) разные, и их взаимодействие можно понять, только проведя их аналитическое разграничение. В этом месте моего предварительного представления idees fortes книги кажется необходимым сформулировать некоторые теоретические разграничения и определения, касающиеся капитализма, этатизма, индустриализма и информационализма.

В теориях постиндустриализма и информационализма, начиная с классических работ Алена Турена25 и Дэниэла Белла26, существует прочно установившаяся традиция помещать различия между доиндустриальной эпохой, индустриализмом и информационализмом (или постиндустриализмом) на другой оси - не на той, где противопоставляются капитализм и этатизм (или коллективизм, в терминологии Белла). Хотя общества можно охарактеризовать по двум осям (так, что мы имеем индустриальный этатизм, индустриальный капитализм и т.д.), для понимания социальной динамики существенно сохранять аналитическую дистанцию и эмпирическое соотношение между способами производства (капитализм, этатизм) и способами развития (индустриализм, информационализм). Чтобы увязать эти различия с теоретической базой, на которую опирается анализ, представленный в этой книге, неизбежно придется на какое- то время увести читателя в несколько эзотерические области социологической теории.

В этой книге исследуется возникновение новой социальной структуры, проявляющейся на нашей планете в различных формах, в зависимости от разнообразия культур и институтов. Эта новая социальная структура ассоциируется с возникновением нового способа развития - информационализма, исторически сформированного перестройкой капиталистического способа производства к концу XX в.

Теоретическая перспектива, на которую опирается этот подход, постулирует, что общества организованы вокруг процессов человеческой деятельности, структурированных и исторически детерминированных в отношениях производства, опыта и власти. Производство есть воздействие человечества на материю (природу) для того, чтобы приспособить и трансформировать ее для своего блага, получая продукт, потребляя (неравным образом) часть его и накапливая экономический излишек для инвестиций согласно некоторому набору социально детерминированных целей. Опыт есть воздействие человеческих субъектов на самих себя, детерминированное соотношением между их биологическими и культурными идентичностями, и в специфических условиях их социальной и природной среды. Опыт строится вокруг бесконечного поиска удовлетворения человеческих потребностей и желаний. Власть есть то отношение между человеческими субъектами, которое на основе производства и человеческого опыта навязывает волю одних субъектов другим путем потенциального или фактического применения насилия, физического или символического. Институты общества построены так, чтобы навязывать отношения власти, существующие в каждый исторический период, включая способы контроля, границы действий и социальные контракты, полученные в результате борьбы за власть.

Производство упорядочено классовыми отношениями, определяющими процесс, посредством которого некоторые субъекты в силу их положения в процессе производства решают вопросы раздела и использования продукта, направляемого на потребление и инвестиции. Человеческий опыт структурируется вокруг гендерных/половых отношений, исторически организованных вокруг семьи и характеризующихся до сих пор господством мужчин над женщинами. Семейные отношения и сексуальность структурируют личность и вводят в рамки символическое взаимодействие. Власть основана на государстве и его институционализированной монополии насилия, хотя то, что Фуко называет микрофизикой власти, воплощено в институтах и организациях, пронизывает все общество, от заводских цехов до больниц, замыкая субъектов в тесных рамках формальных обязанностей и неформальной агрессии. Символическая коммуникация между людьми и отношения между ними и природой на основе производства (с дополняющим его потреблением), опыт и власть кристаллизуются в ходе истории на специфических территориях, создавая, таким образом, культуру и коллективные идентичности.

В социальном аспекте производство является комплексным процессом, ибо каждый из его элементов внутренне дифференцирован. Так, человечество как коллективный производитель включает рабочую силу и организаторов производства,

М информационная эпоха экономика общество. Кастельс, мануэль